Иногда она очень грустила и наигрывала на гитаре тоскующие мелодии, иногда вылезала на крышу и проводила ночи в полетах над спящим городом, мерцающей в лунном свете рекой, и еще дальше - к зеленой звезде с ее планетами, заснувшими в плавном колыхании серебристых трав длиною в километр. Иногда встречались ей огромные и словно бы из полужидкого хрусталя сотворенные цветы, они горели изнутри фиолетовым и красным и звенели плачуще и одиноко. Иногда пролетала мимо жар-птица с длинными волнистыми перьями, которые струились за ней, как хвост кометы.
Гортензия Серапионовна возвращалась из своих полетов перед рассветом и, усталая, ложилась спать среди неуемных ромашек, а на следующий вечер, когда зажигались огни, и к Анбеляру, она видела, опять собирались гости, она начинала наигрывать на стеклянном ксилофоне давешние впечатления, и звуки расплывались по комнате сиреневыми волнами.
"Все, надоело. Хватит", - сказала себе однажды Гортензия. Она повязала шляпу розовой лентой и тихонько слетела на подоконник к Анбеляру. Он в это время сидел на кухне с беломором и гитарой и пытался, сбежав от гостей, поймать за хвост ускользавшую гармонию, звучавшую где-то в глубине сознания. Казалось, поймай он ее, заставь петь явственно, и станет понятно, зачем он здесь, для чего эти ночи и эти дни, заполненные калейдоскопом лиц и ситуаций, непостижимо складывающимся в картину, чья стройность и ясность уже виднелась сквозь туман; на чем стоит этот город и все другие города, на чем держатся Земля и Небо, откуда берутся люди и куда потом уходят.
